БЫ

Пьеса в одном действии.

Действующие лица:

НАДЕЖДА, 59 лет

СЕРЕЖА, 27 лет

 

---

1

 

Сухой Лог — город в Свердловской области. Обычная квартира. Все как у всех. На стуле висит красивое платье. На стене черно-белая фотография — молодая девушка возле рояля. НАДЕЖДА сидит за столом и впервые в жизни пробует бейлис.

 

НАДЕЖДА. М-м-м! Говно! Сгущенка с водкой. Лучше бы что-нибудь хорошее привез. Ой, доски! Доски-то забыла!

 

СЕРЕЖА кричит из ванной.

 

СЕРЕЖА. Холодно у тебя! Как ты здесь живешь?

НАДЕЖДА. Так и живу. Скоро буду в сапогах спать. Как мушкетер. Доски! Доски!

 

НАДЕЖДА звонит по телефону.

 

НАДЕЖДА. Вика, это я. Ну кто-кто? Агния Барто! Тетя Надя! Кто?! Солнышко, ты узнала про доски? Нету? Ну ладно. У Риммки еще спрошу. Ты про вечер-то помнишь? Поможешь мне с салатами? (Шепотом.) Про декольте не забудь. Декольте. Де-коль-те! (Кричит.) Да без лифчика приходи! Все! До вечера! (Кладет трубку.)

 

СЕРЕЖА выходит из ванной в футболке и женских лосинах.

 

НАДЕЖДА. Сереж! Ты куда опять мои-то надел? Я тебе твои положила! На стиралке, сказала же.

СЕРЕЖА. Да? Пардон. А так удобно.

 

СЕРЕЖА уходит обратно в ванную переодеваться.

 

НАДЕЖДА. Удобно… Удобно ему. А то, что матери неудобно, его не волнует.

 

СЕРЕЖА возвращается в той же футболке и в спортивных штанах.

 

НАДЕЖДА. Вот! Другое дело! Можешь ведь, когда хочешь. Борщ греть?

СЕРЕЖА. Уи, мамá! Уи!

НАДЕЖДА. Ви! Ви! Похудел вон в своей Москве. Как глиста во фраке.

СЕРЕЖА. Глист во фраке. Не глиста, мам. Я пока что мужского рода.

НАДЕЖДА. Так будешь жрать, скоро от твоего мужского рода ничего не останется.

СЕРЕЖА. Я и так жирный.

НАДЕЖДА. Что ты несешь? Какой жирный? Это он тебе сказал?

СЕРЕЖА. Весы сказали.

НАДЕЖДА. Завязывай с весами разговаривать. Мать слушай, а не весы свои китайские. Говорю, похудел. Значит, похудел. Мать лучше знает.

СЕРЕЖА. Да, да, да. Ты все лучше знаешь. Холодно! Не дом, а шубохранилище.

НАДЕЖДА. Так батареи еле-еле. До сих пор не включили. Волки позорные! Зажечь духовку?

СЕРЕЖА. Газ? Ты что? Нет, не надо. Всю кожу пересушим.

 

НАДЕЖДА уходит на кухню. И первым же делом, как будто назло сыну,  зажигает духовку. Потом уже греет суп. Следом за ней на кухню входит СЕРЕЖА. В руках у него пакет. Он заметил, что мать все-таки зажгла духовку, но решил промолчать, чтобы не ругаться. Надежда ставит на стол тарелку с супом.

НАДЕЖДА. Ешь садись.

СЕРЕЖА. Мам, это надо в холодильник. (Протягивает пакет.) Это тебе. Сыр.

 

НАДЕЖДА открывает пакет. На ее лице появляется отвращение.

 

НАДЕЖДА. Фу-у-у-у! Ты точно не у меня под дверью это взял?

СЕРЕЖА. Он такой и должен быть. Это «Бри».

НАДЕЖДА (отмахиваясь). Ой, убри, убри! Воняет, как наш духовик.

СЕРЕЖА. Ну что за характер! Мам, ты можешь хоть раз просто сказать спасибо?

НАДЕЖДА. Спасибо! Не успел приехать, уже характер у матери не тот. А у этого, твоего, хороший характер?

СЕРЕЖА. Причем здесь он? Что ты опять начинаешь?

НАДЕЖДА. И где он остановился, позвольте узнать?

СЕРЕЖА. В гостинице.

НАДЕЖДА. В гостинице. А ты где изволишь спать? Тоже в гостинице?

СЕРЕЖА. Мам, может, хватит, а?

 

НАДЕЖДА снова смотрит в пакет с сыром.

 

НАДЕЖДА. Ну и вонь. Он того, что ли?

СЕРЕЖА. Мам, ну я тебе уже сто раз говорил. Что ты делаешь вид, что не знаешь. Французский. Настоящий. Такой и должен быть.

НАДЕЖДА. Ой, ну конечно, куда уж нам до вас. Мы же тут — село.

 

СЕРЕЖА подходит к матери, обнимает ее.

 

СЕРЕЖА. Мам, ну хватит. Ну давай хотя бы сегодня не будем, а? (Открывает и смотрит в пакет с сыром, нюхает). Ммм… Божественный аромат.

НАДЕЖДА. Вонь это божественная, а не аромат. Его в противогазе, что ли, едят? (Тоже смотрит в пакет.) Еще и в плесени весь. Караул. Как ты это есть собрался?

СЕРЕЖА (смеется). Вообще-то, это я тебе привез.

НАДЕЖДА. Господи, за что?

СЕРЕЖА. А что? Сядем вечером. Нальем вина. Сыр нарежем. Купим багет. В Сухом Логу есть приличная пекарня?

НАДЕЖДА. Есть. «Хлебокомбинат номер семь» называется.

СЕРЕЖА. Я тебя всему научу, мам. Будем с тобой, как в лучших домах Парижа.

НАДЕЖДА. Отстань от меня.

СЕРЕЖА. Ты же у меня такая умная, красивая, понимающая. Правда же, мамуль? Ты же у меня понимающая?

НАДЕЖДА. Ничего я не понимаю. Мозги тебе там окончательно запудрили. Что тебе у нас не жилось? Что ты туда поперся? Мать не вечная. Надо стараться поближе к ней. Подольше.

 

СЕРЕЖА идет в коридор, что-то ищет в чемодане.

 

СЕРЕЖА (кричит из коридора). Ну я же тут! Я же приехал!

НАДЕЖДА. Приехал… Приехал он… Знаю я… Если бы не юбилей…

 

СЕРЕЖА возвращается еще с одним пакетом. Подает его НАДЕЖДЕ.

 

СЕРЕЖА. Держи, мам! Тут тебе еще хамончик, колбаска всякая.

НАДЕЖДА. Спасибо. Я сыром наемся. (Убирает пакет в холодильник.) Поешь нормально, а то уже все остыло.

 

СЕРЕЖА садится, ест суп. Смотрит на мать.

 

СЕРЕЖА. Я бы тебе, конечно, кудряшки добавил.

НАДЕЖДА. Кудряшки-хуяшки. Ешь давай.

СЕРЕЖА. Мам, я на день рождения хочу тебе путевку в Карловы Вары купить.

НАДЕЖДА. Куда?

СЕРЕЖА. В Карловы Вары. В Чехию.

НАДЕЖДА. За границу? Я не поеду. Тем более одна. Английский у меня — сам знаешь. Со школы помню только «Вир биз ду».

СЕРЕЖА. Это немецкий.

НАДЕЖДА. Тем более! В вирбизду эту и Клару, и Вару!

СЕРЕЖА. Поезжай с отцом. Ему тоже подлечиться не помешает.

НАДЕЖДА. Да пошел он знаешь куда?

СЕРЕЖА. Куда?

НАДЕЖДА. В жопу труда! Я с этим лоботомийным никуда не поеду.

СЕРЕЖА. Ну неважно с кем. Бери тетю Римму.

НАДЕЖДА. Тебе что, деньги некуда девать? Сейчас давай весь этот музей восковых фигур за границу вывезем.

СЕРЕЖА. Мам, у тебя суставы. Там вода. Тебе надо.

НАДЕЖДА. Можно и к нам в Липовку. У нас не хуже. Тоже вода.

СЕРЕЖА. Да какая там вода?

НАДЕЖДА. Радоновая. Между прочим, лучше всего.

СЕРЕЖА. Мам, ну какая радоновая? Клизма да слово Божье. Вот и все лечение у вас.

НАДЕЖДА. То-то туда все иностранцы тащатся. Плохо было бы, не ездили бы.

СЕРЕЖА. Ну окей. Хочешь туда? Значит — туда. Ну что? Людей много на завтра позвала?

НАДЕЖДА. Каких людей? Одни девки из музыкалки да Римма. (Пауза.) Ну и Вика еще.

СЕРЕЖА. Опять начинается.

НАДЕЖДА. Ничего. Потерпишь. Шестьдесят лет не каждый день. Вика еще сегодня зайдет. Салаты поможет нарезать.

СЕРЕЖА (смотрит в тарелку). Что это? Майонез? Мам! Двадцать первый век. Весь цивилизованный мир давно сказал майонезу «ноу». Выкинь свой майонез!

НАДЕЖДА. Ты свой сыр выкинь! Совсем уже? Цивилизованный мир ему сказал. У нас такого нет. Нет у нас ни цивилизованного, никакого. И ничего он нам не говорит. У нас майонез — это друг человека. Незаменимая вещь. Выкинь! Ты видел, что у нас в магазинах продают? Как это без майонеза есть? У тети Риммы уже кошка — и та без майонеза ничего не ест. Цивилизованный мир они там придумали. Цивилизованные они в своей Москве. А мы тут — лес дремучий, да?

СЕРЕЖА. Мам, ты можешь понять…

НАДЕЖДА (перебивает). А что я должна понять? Вбил себе что-то в голову. Ты понимаешь, что это все неправда? Зачем тебе это? Чтобы в ресторанах не платить? Это у тебя от отца. Он всю жизнь халявщик. Все они, музыканты, халявщики. Никогда за себя не заплатит. Сидим на гастролях где-нибудь, после концерта. Мне уже неудобно. Надо вставать. А ему хоть бы что. Сидит. Ждет, когда кто-нибудь заплатит. Ты мне скажи, что это, по-мужски, что ли? Стыдоба, а не мужик. Но и на такого ведь нашлась своя дура. И ты делай что хочешь. Но детей надо. А как! Так заложено. Для продолжения рода.

 

Громкий стук в дверь. НАДЕЖДА идет в коридор. Открывает дверь. Слышно, как убегают и смеются дети.

 

НАДЕЖДА. Я вам сейчас все яйца оторву, паразиты!

 

НАДЕЖДА закрывает дверь. Возвращается на кухню.

 

СЕРЕЖА. Продолжение рода! Дети!

НАДЕЖДА. Сукины они дети, а не дети. Уже и яблоками их червивыми угощала. Все равно живы, белоснежки позорные. Просрутся — и опять бегут: «Тетя Надя, у вас есть еще яблочки?» Есть! Да не про вашу честь!

СЕРЕЖА. Ты что, серьезно?

НАДЕЖДА. Честное пионерское! Вот те крест!

СЕРЕЖА. Ужас! Мам, ну ты же все-таки учительница. В музыкальной школе работаешь.

НАДЕЖДА. Да шучу, шучу! (Замечает что-то по телевизору.) Вон смотри, какие у нас девочки хорошие танцуют.

СЕРЕЖА. Пор ква?

НАДЕЖДА. Не квакай дома. Денег не будет.

СЕРЕЖА. Это по-французски.

НАДЕЖДА. Отстань от меня со своим французским.

СЕРЕЖА. Пор ква по-французски — “зачем”.

НАДЕЖДА. Что зачем? Ты — хороший человек. Она — хороший человек. Познакомились бы два хороших человека.

 

СЕРЕЖА отвернулся от телевизора, смотрит в окно, молчит.

 

НАДЕЖДА. Я тут вчера еще Галю Гагарину видела вашу. Помнишь?

СЕРЕЖА. А то! Гордость школы. Ай-кью сто семьдесят. И вес такой же.

НАДЕЖДА. Зато сейчас такая красавица стала. Прямо леди! Завтра увидишь.

СЕРЕЖА. Мам! Ты что, и ее тоже позвала?!

НАДЕЖДА. А что я должна была делать? Если ты один приехал.

СЕРЕЖА. Я не один приехал! Хватит уже!

НАДЕЖДА. Я, между прочим, молилась, чтобы ты с невестой приехал.

СЕРЕЖА. Я и приехал. Ты же сама не хочешь.

НАДЕЖДА. Да что мне твой французишка? Приехал он. Простой, как три рубля. Нате! Знакомьтесь! А ты обо мне подумал? А ты меня спросил, я хочу с ним знакомиться? Я уже не знаю, как людям в глаза смотреть. “Что, Надька, когда Сережка невестку привезет?” Надоело врать! Надоело!

СЕРЕЖА. Так не ври! Что тебе все стыдно за меня? Я что, прокаженный? Не ври!

НАДЕЖДА. Это ты уехал! Это ты в Москве живешь! А я здесь осталась! И здесь другие люди. Ты можешь хоть раз сделать по-моему? Тебе что, сложно? Ну пусть она придет. Пообщаетесь сегодня. Завтра посидите рядом. Что, я прошу невозможного?

СЕРЕЖА. То есть ты врать не хочешь, а я хочу? Сколько лет я еще должен притворяться? Хватит! Мне тоже надоело! Сидеть опять завтра, как клоун. “Что, Серега, когда женишься-то уже?” Никогда! Вот здесь мне уже твои Вики, Гали! Или она, или я. Выбирай! Она приходит — я ухожу. Все!

НАДЕЖДА. Да я скоро выть начну! Как собака в этих четырех стенах! Я внуков хочу! Я хочу, как все нормальные бабы, понянчиться, пока еще могу! Пока еще силы есть! Ты знаешь, как я внуков хочу? Знаешь? Ты хоть понимаешь, что это для матери значит?

СЕРЕЖА. Ну извините. Какого родила, такого получай.

НАДЕЖДА. Я такого не рожала! Тоже мне Чайковский! Это все ваша Москва!

СЕРЕЖА. Так может, мне сдохнуть лучше?! Чтобы тебя не расстраивать, а? Сдохну, и все! И нет проблем! Поплачешь один раз, и больше не придется позориться.

НАДЕЖДА. Типун тебе на язык.

СЕРЕЖА. Спасибо. И тебе.

 

Оба молчат. Длинная пауза.

 

НАДЕЖДА. Отца твоего после института распределили на Дальний Восток. Ну, мы переписывались. Постоянно. А через месяц я узнаю, что беременна тобой. Ему оттуда уезжать нельзя, ему там надо было два года отработать. Ну и мать тогда начала меня отговаривать. А я что? Молодая еще. Ничего не понимаю. Боюсь только, и все. Да у нас как-то и не принято было особо с матерью-то спорить. И вот сидим мы уже с ней в больнице. Пришли аборт делать. Я вся трясусь, как проститутка в церкви. Выходит медсестра. Помню, халат у нее был такой белый-белый. Какой-то прямо воздушный. Как будто бы это и не халат, а какое-то платье праздничное. Она за мной — а я встать не могу. Ноги как подкосились, ватные, все холодные сделались. Дрожу. А мать мне говорит: “Не порти себе жизнь. Выйдешь замуж по-человечески и родишь нормально, успеешь еще, успеешь”.  А я встала и бежать. Как я бежала, Сережка. Как я бежала! Не знаю, что откуда взялось. Но видит Бог, я так быстро больше никогда не бегала. Я всю жизнь думаю, а если бы я тогда не убежала…

 

Молчат. Тишину нарушает телефонный звонок. НАДЕЖДА отвечает.

 

НАДЕЖДА. Алло. Нет, Римма. Я в учительской. Ну, а где мне быть, если ты на домашний звонишь? Чем занимаюсь? Да ничем. Вольфганга Амадея слушаю. Какой-какой? Моцарт! Ну а что, Римм? Что ты глупые вопросы-то задаешь? Работы еще по горло. Сережа? Помогает, помогает. Помощник. Передам. Сереж, тебе привет от тети Риммы!

СЕРЕЖА. Бонжур, тетя Римма.

НАДЕЖДА. И тебе, тетя, бонжур. Доски нашла? Ну, слава богу! Ты дотащишь? (Меняет тон.) Нет, еще не женился. Римм, а что ему жениться, если ваши девки и так дают? Все, Римма! Умеешь ты. (Затыкает нос рукой.) Абонент временно не абонент. (Отпускает нос.) И Вике своей передай, чтобы не приходила. Никак! Сами нарежем. (Кладет трубку.)

 

2

 

НАДЕЖДА на кухне моет хрустальные бокалы и поет. На СЕРЕЖЕ очки с большими диоптриями, он внимательно режет свеклу.

 

СЕРЕЖА. Браво, мама. Вы — артистка.

НАДЕЖДА. У нас один артист — твой отец. А я так… Жена декабриста. Это крупновато. Режь мельче. Риммка, конечно, молодец, что доски нашла.

СЕРЕЖА. Что вы сказали, мама?

НАДЕЖДА. Ты меня слушаешь или как? Доски! Помнишь, в детстве?

 

СЕРЕЖА молчит.

 

НАДЕЖДА. Да ничего ты не помнишь. Остатки памяти отшибло в твоем институте. С утра до вечера сидишь там за эти гроши. Никакого самоуважения. Ослеп вон уже. Что ты там сидишь?

СЕРЕЖА. Мама, вы же знаете. Я — социолог. Изучаю общественное мнение.

НАДЕЖДА. Так я — общество! У меня мнение! Изучай! Екатеринбург тебе не место. Бросай свой институт к чертовой бабушке. И возвращайся в Сухой Лог. У нас продавцы в “М-Видео” больше получают. Вот мое мнение. Помельче режь! Это на шубу! У Риммки у брата магазин. Шмотки китайские, что-то там еще. Как раз сейчас директора ищут. Предварительно я уже договорилась.

СЕРЕЖА. Мама, но у меня же докторская.

НАДЕЖДА. Любительская! Директор! Даже не продавец! Что тут думать? Втрое больше платят, чем в твоем институте.

СЕРЕЖА. Мама, я не могу.

НАДЕЖДА. Не можешь? А деньги у меня брать каждый месяц можешь? Я целыми днями учу этих бездарей. С утра до вечера в этой музыкалке проклятой. Прихожу домой и вместо отдыха беру еще репетиторство. И все для того, чтобы ты мог снимать себе квартиру в Екатеринбурге. Ты совесть-то имей. Пожалей мать-то. Я ведь не железная. Сколько можно учиться?

СЕРЕЖА. Мама, ну пожалуйста, вы же знаете. Мне еще чуть-чуть осталось.

НАДЕЖДА. Сергей Анатольевич, завязывай. Не можешь сам, я помогу. Со следующего месяца или возвращайся в Сухой Лог, или ищи себе общагу. Надо уже как-то быть посерьезнее, мне кажется. Ты мужик, какой-никакой. Глава семейства будущий. Ты детей кормить чем будешь? Учебниками? Сколько можно в доктора наук играть? Попробовал. Не получилось. Ну признайся честно: “Да! Я неудачник!” И все. Прими это, как взрослый человек, и двигайся уже дальше.

СЕРЕЖА. Мама, но это моя жизнь, это все для меня.  

НАДЕЖДА. Ты хочешь как отец закончить? Всю жизнь продудел на своем саксофоне. А теперь живет в избушке. Помельче режь! Еще мельче! К тому же, Сергей Анатольевич, имей в виду, я не молодею. Пять? Десять лет? Сколько я еще протяну?

СЕРЕЖА (улыбается). Возле вашей могилы посадить рябину. Я все помню. У меня записано.

НАДЕЖДА. Рябина подождет. Я даже умереть спокойно не могу. Кто тебе супчики-то твои любимые будет варить?

СЕРЕЖА. У меня есть Инна.

НАДЕЖДА. Мультиварка, что ли?

СЕРЕЖА. Что?

НАДЕЖДА. Ты мне под дурака не коси. Я спрашиваю, кто опять такая?

СЕРЕЖА. Вы про Инну? Это практикантка наша. Учится на пятом курсе. Ну и подрабатывает иногда у нас. Полы моет. Знали бы вы, мама, какие она супы готовит!

НАДЕЖДА. Я сейчас не поняла. Ты, значит, от меня картошку каждые выходные, а на домработницу деньги есть?

СЕРЕЖА. Какая домработница? Нет. Вы не поняли! Это она в институте за деньги. А у меня бесплатно. Ну, в смысле, не полы. Просто в гости приходит. Ну и иногда может что-то приготовить. Какие у нее супы! Ммм! Пальчики оближешь!

НАДЕЖДА. О! У нас опять новая клизма забыла место. Я тебе пять раз сказала, режь мельче! Ты глухой?!

СЕРЕЖА. Мне кажется, так нормально вроде…

НАДЕЖДА. Вот когда ты будешь у себя на кухне, если у тебя когда-нибудь будет своя кухня, вот тогда ты скажешь, как тебе кажется.

СЕРЕЖА. Опять вы сразу начинаете, мама. Вы ее даже не видели.

НАДЕЖДА. Упаси господи! Я, значит, буду тут пахать, как папа Карло, а какая-то прощелыга будет мою картошку есть?

СЕРЕЖА. Она же не для себя. Она обо мне заботится. Вы должны быть рады.

НАДЕЖДА. Ага, щас! Возрадуемся! Эта швабра сейчас о тебе позаботится. Ух как она позаботится.

СЕРЕЖА. Зачем сразу обзываться, мама? А вдруг это женщина моей судьбы, мама?

НАДЕЖДА. Мама, мама! Гудбай, Обама! Ты глаза-то разуй. Практиканточка подстелилась, чтоб получше устроиться. Вот и все. Положи нож! Руки из жопы! Ничего не можешь сделать по-человечески!

СЕРЕЖА. Вам всегда все не нравятся. У той ребенок. Эта проститутка. У Лены зубы кривые. Теперь вот и Инна не нравится.

НАДЕЖДА. Шерамыга она. А не Инна.

СЕРЕЖА. Инна, между прочим, очень начитанная и образованная. Редкий случай сегодня, когда девушка всерьез занимается наукой.

НАДЕЖДА. Прав был дедушка Ленин. Дожили. Технички — и те в науку лезут!

СЕРЕЖА. Не хочу вас расстраивать, но Владимир Ильич такого не говорил.

НАДЕЖДА. Тебе, может, и не говорил. А мне говорил.

СЕРЕЖА. Я же знаю, что не говорил.

НАДЕЖДА. Не говорил? Не говорил? (Запрыгивает на стул и начинает читать стихотворение.)

 

Когда был Ленин маленький

С кудрявой головой,

Он тоже бегал в валенках

По горке ледяной.

Камень на камень,

Кирпич на кирпич,

Умер наш Ленин

Владимир Ильич!

 

СЕРЕЖА. Браво, мама, вы — Пушкин. Не знаю, почему вас в театральный не взяли.

НАДЕЖДА. Может, потому, что я туда не поступала. Уродина!

СЕРЕЖА. Вы несправедливы к себе.

НАДЕЖДА. Да не я! Поломойка твоя!

СЕРЕЖА. Мама, это временно. Она просто учится и работает. Она без выходных.

НАДЕЖДА. Плавали! Знаем! Работает она. Пальцем в носу ковыряет и продукты мои ест. Сергей Анатольевич, в воскресенье не планируй ничего. Надо в гараже разобраться, банки все спустить в ямку. А то скоро все проквасим.

СЕРЕЖА. В воскресенье?

НАДЕЖДА. А что такое? У тебя другие планы?

СЕРЕЖА. У меня просто лекция в воскресенье.

НАДЕЖДА. Очень хорошо. Интересно, и что ты выберешь?

СЕРЕЖА. В смысле?

НАДЕЖДА. Что для тебя важнее? Лекция или мать?

СЕРЕЖА. А давайте, может, сегодня сходим?

НАДЕЖДА. А давайте без “давайте”. Может, мне еще завтра, в свой день рождения пойти в гараж банки спускать? А ты потом всю зиму будешь их возить и кормить своих шлюх. Да?

СЕРЕЖА. Ну ладно. Я отменю.

НАДЕЖДА. Уж будь добр. Сделай одолжение. И как давно вы это?

СЕРЕЖА. Что “это”?

НАДЕЖДА. Предохраняйся хоть.

СЕРЕЖА. Ну мама…

НАДЕЖДА. А что мама? Раз ты не можешь свою пипетку прижать.

СЕРЕЖА. Ну мама!

НАДЕЖДА (смеется). Что я, не видела, что ли, твою пипетку? До десяти лет в кровать ссался.

 

СЕРЕЖА ничего не отвечает. Просто глубоко вздыхает.

 

НАДЕЖДА. Что ты вздыхаешь? Не так, что ли? Ты давно ее знаешь? Можешь не отвечать. Мне еще только сифилисов твоих тут не хватало.

СЕРЕЖА. Мам, она правда хорошая девушка.

НАДЕЖДА. Хорошая? А нафиг ты сдался-то хорошей? Ты на себя посмотри. В чем ты ходишь? Ты же молодой парень. А ходишь, как ремок. Как самому-то не стыдно? Сколько можно мотаться по съемным квартирам? У нас на эти деньги уже давно купить можно было.

СЕРЕЖА. Инна…

НАДЕЖДА (перебивает, не дает сказать). Да что мне твоя Инна? У нас таких Инн, как говна за баней!

СЕРЕЖА. Я хотел сказать, что на самом деле у вас с ней много общего. Она тоже музыку любит. Мне кажется, она бы вам понравилась. Она такая же неординарная личность, как и вы.

НАДЕЖДА. Не надо ля-ля. Я нормальная, ординарная личность. Сравнил мне тоже… Я — работник культуры. А она кто? Обслуживающий персонал.

СЕРЕЖА. Вы, между прочим, раньше отца тоже сопровождали на концертах. Значит, вы тоже в какой-то степени обслуживающий персонал.

НАДЕЖДА. Ты мне скажи, если она такая хорошая, то что же ты весь в мятом-то приехал? Что это за баба, что не может рубашку погладить? Мало того, что все старое, зашитое-перешитое десять раз. Так еще и мятое все.

СЕРЕЖА. Да нет, это в электричке. А так она гладит. Она даже наше нижнее белье гладит.

НАДЕЖДА. Ваше?! Быстро вы…  Эх, Сергей Анатольевич… Не ожидала от тебя такого.

СЕРЕЖА. Она старается. Она где-то вычитала, что так лучше. Это же тоже достаточно показательно.

НАДЕЖДА. Чужая женщина прикасается к трусам моего сына… Японский магнитофон!

СЕРЕЖА. Мама, серьезно. Вы знали? Оказывается, стирка убивает не все бактерии. Не на сто процентов. Они умирают только при температуре двести, которая достигается при глажке. Только двести.

НАДЕЖДА. Двести — и мы вместе. Не психушка, а дурдом какой-то. Гладить трусы! Что их гладить-то? Бактерии. Энимал плэнет, нэшэнэл географикс! Всю жизнь прожили, никогда трусов не гладили. Ничего, как видишь, живы. Бактерии нас пока не съели. А немножко бактерий там даже полезно. Чтобы иммунитет был. Заканчивай со своими екатеринбургами. Со своими иннами. Возвращайся! А то плохо кончишь, Сергей Анатольевич. У тебя в гороскопе написано, я читала: «В этом году Ракам нужно гулять в сторону дома». Ты знаешь, где твой дом? Вот и гуляй раком.

СЕРЕЖА. Я и гуляю.

НАДЕЖДА. Кофе с бейлишóм хочешь?

СЕРЕЖА. Что?

НАДЕЖДА. Ой, сиди, я сам открою. Одно что столица Урала.

 

НАДЕЖДА ставит чайник. Уходит в комнату. Возвращается с бутылкой бейлиса.

 

СЕРЕЖА. Бейлис, мама. Правильно говорить «бейлис».

НАДЕЖДА. Вот! Возвращайся. Будешь меня учить. Видишь, как мать деградирует.

СЕРЕЖА. А откуда у вас бейлис?

НАДЕЖДА. Подарили. На выборах.

СЕРЕЖА. Вас что, купили?

НАДЕЖДА. Что ты несешь-то? Кто меня купил? Я — женщина. Это комплимент. Я бутылку взяла. А сама против всех проголосовала.

 

НАДЕЖДА кладет в чашки кофе, заливает кипятком и добавляет бейлис.

 

СЕРЕЖА. По-моему, это слишком много.

НАДЕЖДА. Пей давай! Там все натуральное. Все на молоке. Дома своими техничками будешь командовать.

СЕРЕЖА. Ох, мама, мама…

НАДЕЖДА (смеется). Да женись! Кто тебе не дает-то? Жалко, что ли? Только ты на что жениться-то собрался, жених?

СЕРЕЖА. Да, вы правы, мама. Денег на пышную свадьбу у нас действительно не было. Мы просто расписались, и все.

 

НАДЕЖДА остановилась и стоит как вкопанная.

 

СЕРЕЖА. Мы грант получили на обучение. Закончу докторскую, и через два месяца уезжаем в Канаду. Уже как муж и жена. Вы знаете, где Канада, мама? Это почти десять тысяч километров от Сухого Лога. Лететь в общей сложности, если с пересадками, то больше двадцати часов. Вам, конечно, уже столько летать нельзя. У вас же давление. Представляете? А билеты стоят… Мама дорогая! Как космос! Вы себе даже не представляете. Никакой вашей зарплаты и пенсии не хватит. Это так далеко, мама. Это правда очень, очень далеко. Я буду заниматься наукой. Я буду заниматься любимым делом. Рядом с любимым человеком. И скорее всего, там же родятся наши дети, ваши внуки. Мы ведь на пять лет уезжаем. Я вам еще не сказал? Мы уезжаем на пять лет! К сожалению, вам их не увидеть, мама. Целых пять лет я буду делать то, что нравится мне. И, скорее всего, вы уже никогда больше… (Пауза.) не помешаете мне.

 

3

 

СЕРЕЖА роется в шкафах на кухне. Нервно, громко стучит дверцами.

 

НАДЕЖДА. Серый! Хватит уже! Ты мне все ящики оторвешь!

СЕРЕЖА. Где?

НАДЕЖДА. Да нету. Нету больше.

СЕРЕЖА. Не свисти! Вы, бабы, вечно врете. Даже оргазм имитируете. (Смеется над своей шуткой.) Куда дела? Говори! Все равно найду.

НАДЕЖДА. Съешь вон лучше конфетку мятную.

СЕРЕЖА. Что ты хочешь сказать, что от меня воняет?!

НАДЕЖДА. Да причем здесь это. Просто сказала. Мятная. Всегда помогает.

СЕРЕЖА. Все проблемы из-за вас.

НАДЕЖДА. Так иди. Живи без меня. Я перекрещусь только. Ты до старости собираешься жить с мамой?

СЕРЕЖА. Ой, не жужжи. Сама рада-радехонька, что я с тобой живу. Для тебя за счастье, что есть о ком заботиться. Сидела бы тут одна, куковала. Мам, а мам, дай сто грамм? (Смеется.)

НАДЕЖДА. А ты их купил?

СЕРЕЖА (нервно). Тебе что, жалко? Для родного сыночки?

НАДЕЖДА. Сыночка, у тебя уже лысина вон формируется.

СЕРЕЖА. Где? Ничего не формируется. Вам легко говорить. Вы не лысеете, как мы. Ну будь ты человеком. Дай опохмелиться.

НАДЕЖДА. Ты мне всю кровь уже выпил. Марш из кухни!

 

СЕРЕЖА открывает духовку. Видит там много бутылок. НАДЕЖДА пытается ему помешать, но он успевает взять одну. Открывает бутылку. Пьет прямо из горла.

 

НАДЕЖДА. Серый, поставь на место! Это на завтра!

СЕРЕЖА (смеется). Теряешь сноровку. Даже спрятать нормально не можешь.

НАДЕЖДА. От тебя спрячешь. Серый, сделай мне подарок на юбилей. Я тебя прошу. Ну давай закодируемся?

СЕРЕЖА. Нет, ну если ты очень хочешь, кодируйся, конечно. Что я, матери на юбилей торпеду в жопу не подарю? (Смеется над собственной шуткой.)

НАДЕЖДА. Даже эта алкашка твоя уже закодировалась, а ты все никак.

СЕРЕЖА. Кто?

НАДЕЖДА. Кто-кто? Аленка. Жена твоя бывшая.

СЕРЕЖА. Эта стерва тупая?! Ты специально?! Опять меня с самого утра заводишь?! Не произноси при мне ее имя!

НАДЕЖДА. Серый, ну сколько можно пить эту дрянь?

СЕРЕЖА. Сколько нужно. Где у нас мои фотки школьные?

НАДЕЖДА. Что?

СЕРЕЖА. Ну фотки. Школьные. Глухая, что ли?

НАДЕЖДА. Проснулся. Мы их давно с тетей Риммой в гараж отнесли.

СЕРЕЖА. Алло, гараж? Вы чо, вообще, что ли? Вы специально?! Вы сговорились, что ли?! Надоела уже Римма твоя тупая. Что она тут ходит постоянно? Пусть к себе идет и там делает, что хочет. Где мои фотки?!

НАДЕЖДА. Да в гараже они. Успокойся. Зачем они тебе сдались?

СЕРЕЖА. Тебя не спросил! Что ты лезешь постоянно? Что тебе надо от моих вещей? Свои трогай! К моим не лезь! Бери свою Римму дебильную и тащите мои фотки!

НАДЕЖДА. Да что ты завелся-то? Ну сходим мы, сходим.

СЕРЕЖА. Мне сейчас они были нужны. Я выложить хотел.

НАДЕЖДА. Куда?

СЕРЕЖА. «Вконтакте». Флешмоб.

НАДЕЖДА. Куда?

СЕРЕЖА. Да никуда! Тебе все равно с твоей Риммой не понять. В интернет. Выкладываешь фотку из школы. И собираешь лайки.

НАДЕЖДА. Кого ты собираешь?

СЕРЕЖА. Бесите вы меня со своей Риммой! Бесите! Бесите! Бесите! Только все настроение испортили. Бесите!

НАДЕЖДА. Серый, ну объясни спокойно.

СЕРЕЖА. Что я тебе должен объяснять? Что непонятного? Все выкладывают школьные фотки. Люди голосуют. И ты видишь, сколько лайков, то есть как бы сколько голосов, какую фотку выбрали.

НАДЕЖДА. Ой, Серый! А ты можешь туда три фотки выложить, я тебе их дам, а? Спроси там в интернете, какая из них лучше.

СЕРЕЖА. Это еще зачем?

НАДЕЖДА. На памятник надо выбрать.

СЕРЕЖА. Ничего я не буду выкладывать. Когда умрешь, тогда и выберем.

НАДЕЖДА. Да я не себе. Я Римме. Она же у нас никак выбрать не может. Что случись — не знаем, что ставить.

СЕРЕЖА. Услуга платная. Деньги вперед.

НАДЕЖДА. Да ну тебя.

СЕРЕЖА. Ну дай! Я тебе с зарплаты отдам.

НАДЕЖДА. С какой зарплаты?

СЕРЕЖА. А я что, по-твоему, не работаю, что ли?

НАДЕЖДА. Не знаю я, что вы там в своем подвале делаете.

СЕРЕЖА. Мы не подвал. Мы — фитнес-клуб.

НАДЕЖДА. Алкашня старая. Сидят, квасят там в этой качалке, спортсмены-неудачники. И ты туда же. Ну ничего. Я вот дозвонюсь, чтобы вас разогнали оттуда.

СЕРЕЖА. Ну ты дашь или нет?

НАДЕЖДА. Да нету у меня! Нету! Нету! Юбилей у меня завтра, если ты забыл! Все потратила!

СЕРЕЖА (истерит, как ребенок). Ну дай! Тебе что, жалко? Что ты как жидовка-то?

НАДЕЖДА. Ты поговори мне. Быстро к отцу пойдешь жить.

СЕРЕЖА. Лучше уж с ним, чем с тобой. Ты любого достанешь. Правильно, что батя на дачу ушел.

НАДЕЖДА. Правильно, правильно. Теперь собаками его оттуда не выгонишь.

СЕРЕЖА. Тебе квартира. Ему дача. Все по-честному.

НАДЕЖДА. Зима. Крестьянин торжествует. По-честному он тут. Весь в папеньку.

СЕРЕЖА. Лучше бы сходила к нему. Он, может, там умер уже. Сердца у тебя нет.

НАДЕЖДА. Я что-то не пойму. Ты что меня на дачу-то постоянно сплавляешь? Ты собрался меня выжить, что ли? Так ты запомни, я из своей квартиры никуда не уйду. Тебе надо? Иди. Снимай. Живи отдельно. Хочешь — иди к своей алкашке обратно. Хочешь — к папеньке в эту хибару. Твое дело. Но я из своей квартиры ни шагу. Запомни. Помоги мне стол собрать, я тебе вчера еще сказала, что надо ножки прикрутить.

СЕРЕЖА. Да блин! Что ты постоянно меня грузишь? Дай хоть с утра отдохнуть! Я и так устал, блин. Ты надоела уже. Ты прям не можешь, когда кто-то рядом без дела сидит. Обязательно вот надо сдернуть человека с места. Всем дел раздать. Отцу покоя не давала. Теперь мне. Вечно пилила и пилила его.

НАДЕЖДА. Я не пилила, а акцентировала детали.

СЕРЕЖА. Матом?

НАДЕЖДА. А с ним по-другому нельзя было. Ты забыл? Пока не заорешь благим матом, он с места не сдвинется.

СЕРЕЖА. Муж — это отражение жены. (Смеется над своей шуткой.)

НАДЕЖДА. Угу. Приехало тут давеча мое отражение, банки из гаража привез. Пока поднимался на третий этаж, половину разбил, гадина. Я его спрашиваю: «Толенька, ты будешь есть, скотина ты такая?» Вот он и мямлит, и мямлит. Ну ты можешь нормально ответить, будешь ты есть или нет? «Я не знаю, если хочешь, Надюша, могу поесть». Да пошел ты в жопу. Одолжение он мне делает. Не хочешь — не ешь.

СЕРЕЖА. Тебе надо было в цирк идти. Ты ж реально дрессировщица, блин.

НАДЕЖДА. А тебе надо было в юридический идти. Папеньку своего защищал бы. Что ты сидишь в своем подвале?

СЕРЕЖА. Сама ты подвал! Мы — фитнес-клуб. Фитнес-клуб мы. Что, так сложно запомнить?

НАДЕЖДА. Серый, возьмись за ум. Вернись в спорт. Молодой же еще. Ну возьмись ты за ум, пока не поздно.

СЕРЕЖА (нервничает). Блин, как ты мне надоела. Реально! Ты можешь не лезть ко мне? Мне, может, нравится так.

НАДЕЖДА. Тут недавно смотрю, он загибается совсем.

СЕРЕЖА. Что?

НАДЕЖДА. Ну папенька твой любимый. «Что болит у тебя, Толя?» — спрашиваю. — «Туловище». — «Дебил ты, — говорю, — а не туловище. Живот? Что? Где конкретно?» Мычит, мычит. Повела его в больницу. С врачихой знакомой договорилась, пятьсот рублей ей под шоколадку положила. «Иди, — говорю, — в двести второй, там тебя посмотрят».

СЕРЕЖА. Ну?

НАДЕЖДА. Гну! Возвращается через пять минут: «Надюша, так там не то, там врач по голове. А у меня же туловище. У меня же голова не болит». Я говорю: «Правильно, Толя! Правильно! Голова болит, когда она есть. А у тебя ее нету. Чему болеть-то? Ты же шпрота обезглавленная! Иди к врачу, — говорю, — а то я тебя сейчас в морг уведу. Не хочешь по-плохому, по-хорошему будет хуже».

СЕРЕЖА. Ну правильно, сначала доведете мужиков до больницы, а потом даже с врачом нормальным договориться не можете.

НАДЕЖДА. Нет, вы посмотрите. Еще один нашелся. Какого нормального? А Наталья Павловна чем вам не нормальная? Она приличная, уважаемая женщина, кандидат наук.

СЕРЕЖА. Нафиг, блин, ему врач по голове? Это тебе уже нужен по голове. У человека туловище болит. Он тебе по-русски сказал. Нет, она все равно по-своему будет делать. Какие же вы все настырные, упертые.

НАДЕЖДА. Если она по голове, так уж разобралась бы с его туловищем гнилым. Ну и что ты думаешь? Он ведь ушел. Я договорилась. А он ушел. Я бежать к Наталье Павловне. Неудобно. Захожу. А она уже сидит шоколадку ест.

СЕРЕЖА. Вот тебе и уважаемая женщина. Вот тебе и приличная.

НАДЕЖДА. Ну деньги-то она вернула, в отличие от некоторых.

СЕРЕЖА. Да отдам я тебе, отдам! Надоела уже! Что ты начинаешь-то?! Что ты мне опять настроение портишь?! Я сказал же, что верну!

НАДЕЖДА. Ладно, ладно. Успокойся. Вот ты мне скажи, мне зачем это? Сто лет не живем вместе. А он все как грузило висит на моей шее. Мне это зачем? Ничего-ничего. Отрыгнутся кошке мышкины сопли.

СЕРЕЖА. Повезло, что ушел вовремя. Так бы спился с тобой. Ты же любого доведешь. Орешь постоянно.

НАДЕЖДА. Я не ору. Я советую. Ты больно умный, я посмотрю. Как букварь. Что учиться-то не пошел тогда?

СЕРЕЖА. Вот и я хочу тебя спросить. Что ж ты меня учиться-то не отдала? Учиться надо было с детства.

НАДЕЖДА. А кто? Кто тебе не давал? Ты ж сам в своей в качалке сидел с утра до вечера. Шел бы учился.

СЕРЕЖА. Я ребенок. Это твоя была обязанность. И вообще, лучше уж было в качалке сидеть, чем эти ваши разборки вечные слушать. Всю жизнь всех строишь, строишь. Надя-командир.

НАДЕЖДА. Никого я не строю. Я просто хочу, чтобы было по-моему.

СЕРЕЖА. Женщина-терминатор. (Смеется над своей шуткой.)

НАДЕЖДА. А ты хороший. Хоть один нормальный мужик попался бы. Я бы с радостью стала белой и пушистой. Все, как туалеты: то занят, то не работает. Повсюду с ним таскалась с этими банками, с этой едой вонючей. И что? И где благодарность? Язвенник проклятый. Вечно ничего не может. Вечно у Толи сил нет. А как на своем саксофоне гудеть — так он первый. Ты родился. Немного с тобой посидела и опять за ним повсюду. По всей стране этот саксофон таскала. Хорошо хоть бабушка жива была.

СЕРЕЖА. А что хорошего? Это плохо. Для ребенка это травма на всю жизнь. Дети должны жить с родителями.

НАДЕЖДА. Но не до старости же лет. А кто его кормил? Кто с ним по всем концертам, по всем фестивалям? Кто? Он бы сдох без меня! Язвенник проклятый. Чуть что — сразу кровью кашлять. Моей! Моей кровью! Кровопийца! А тебя послушать, так у тебя прямо тяжелое детство было.

СЕРЕЖА. Конечно, тяжелое. А что, не так, что ли?

НАДЕЖДА. А что, так, что ли? Что у тебя тяжелого-то было, кроме твоих гантелей?

СЕРЕЖА. А может, я хотел в шахматы играть? Ты не думала? Или английским заниматься? Сейчас бы в командировки ездил по всему миру. Работу бы имел нормальную. Ты что, решила, что гантели — это предел моих мечтаний?

НАДЕЖДА. Ты же сам выбрал. Кто тебя заставлял? Обут, одет, при живых родителях. Всем бы так.

СЕРЕЖА. Я не выбрал. Я от безысходности. Это разные вещи. Детьми надо заниматься. А ты даже не знала, когда, где, на каких соревнованиях я. Что я выиграл. Тебе, блин, пофиг было.

НАДЕЖДА. А что у тебя мама-то во всем виновата? А что ты отца своего забыл?

СЕРЕЖА. Не сравнивай. Он больной человек. И еще колесил по всей стране, чтобы нас прокормить.

НАДЕЖДА. А я-то, я-то где была в это время? Я что, дома сидела, что ли? Я там же была. Я тоже везде за ним ездила.

СЕРЕЖА. В том-то и дело, что надо было не его опекать, а воспитанием ребенка заниматься. Я ребенок. Не он. Это была твоя материнская обязанность. А теперь я вынужден унижаться и просить у тебя каждую копейку. Я, блин, тебе же на цветы и просил! Веник тебе хотел купить! Поняла? Вечно все испортишь!

НАДЕЖДА. Так брось пить! Ищи нормальную работу!

СЕРЕЖА. Тебе легко рассуждать. Меня никто не угостит за то, что у меня ноги длинные.

 

СЕРЕЖА нервно стучит пальцами по столу.

 

НАДЕЖДА. Да ладно тебе, Серый. Успокойся. Что ты? Сдались мне эти цветы.

СЕРЕЖА. Конечно, тебе же их всю жизнь дарят. Тебе ничего не надо для этого делать. А мне только умереть осталось, чтобы две гвоздики получить.

НАДЕЖДА. Да что ж ты будешь делать-то…

СЕРЕЖА. Она полюбила, а я всю жизнь расплачивайся за ее любовь. Ты бы лучше сына так полюбила. Тебе любой психолог скажет, что это ты виновата, что у меня ничего не складывается.

НАДЕЖДА. Да в чем? В чем я виновата-то? Скажи мне.

СЕРЕЖА. Очевидно же. Во всем. Семью развалила. Отца выжила из дома. А потом этого урода, дядю Пашу, к нам привела. Вы мне всю жизнь испортили со своим дядей Пашей! Я только из-за вас и уходил в качалку, чтобы не видеть этого падлу. Конечно, я теперь ничего не умею! Что я видел-то в жизни, кроме этой качалки?

НАДЕЖДА. Серый, побойся Бога, а. Мне пять было, когда маме с завода позвонили. Сказали, что отца током убило. А у тебя всегда были и папа, и мама. Такие-сякие, но были. Да, не всегда рядом, не всегда вместе. Но были. Так что ты понятия не имеешь, как это — жить без отца. Ну а то, что скандалили… Так это жизнь. Ты думаешь, мне, что ли, больно это все нравилось?

СЕРЕЖА. А что, блин, нет, что ли? Что ты, не знаешь, почему батя от нас свалил?

НАДЕЖДА. Дай угадаю. (Улыбается.) Не уверена, но, может быть, виновата я? Ох, Серый, Серый… Ну ладно тогда — маленький был… А сейчас-то что? Ты ведь должен понимать, что это только повод был. Он с радостью бежал на эту дачу. Устроил там проституточную.

СЕРЕЖА. Да чо ты свистишь. Он больной человек.

НАДЕЖДА. Поверь, там у него все было в порядке. Ну, по крайней мере, раньше.

СЕРЕЖА. А что, ты его поймала хоть раз, блин?

НАДЕЖДА. Птицу видно по помету.

СЕРЕЖА. Да не было никаких птиц. Сваливал, потому что ты вечно доставала “сделай то, сделай это, пойди туда, отнеси сюда”.

НАДЕЖДА. Неправда. Все знали. Ни одной юбки не пропускал. Ты пройдись по городу. Посмотри на людей. Похожих увидишь — не удивляйся. Вполне могут быть твои братья. Мамы разные, а папа один.

СЕРЕЖА. Ты всю жизнь за всеми мужиками, как хвост. Только на меня насрать.

НАДЕЖДА. Ты почему эгоист-то такой? Я ведь еще не старуха была. Ну разошлись, и что? Не ты первый, не ты последний. Что у тебя все виноваты-то вокруг? Ну вышла я замуж второй раз. И что? Нельзя, что ли?

СЕРЕЖА. Можно. Где он сейчас, твой второй раз? Допрыгался?

НАДЕЖДА. Помолчи ты. О покойниках либо хорошо, либо никак.

 

СЕРЕЖА смотрит в стену. Молчит.

 

НАДЕЖДА. Ты даже на кладбище не был. Отчим все-таки. Я до последнего верила. Думала, придет однажды. Сядем, будем смотреть друг на друга. Смотреть и молчать. Делить-то уже нечего. Обид никаких не осталось. Просто сядем и будем долго смотреть друг на друга. А потом реветь. Долго реветь. А потом обнимемся, как родные. Мы ведь родные. А потом он скажет: «Надька! Какие мы дураки! Сколько лет угробили!» А он взял и умер. И не придет уже Пашка. Умер наш дядя Паша. Как так? Я же ждала. Я же знала, что придет. А он… Все фотки в гараж унесла. А тут-то (кладет руку на сердце) не вычеркнешь. Болит. Я плохая мать?

СЕРЕЖА. Ой, все! Сейчас начнется.

НАДЕЖДА. Я ужасная мать!

СЕРЕЖА. На жалость берешь? Да, плохая! Что ты от меня хочешь услышать?

НАДЕЖДА. Прости меня, сыночек!

СЕРЕЖА. Денег дай, прощу.

НАДЕЖДА. Это я, я виновата. Ты прав.

СЕРЕЖА. Ты, конечно, а кто еще.

НАДЕЖДА. Это я во всем виновата. За все надо платить.

СЕРЕЖА. Правильно говоришь. Плати давай.

 

НАДЕЖДА достает заначку. Подает СЕРЕЖЕ деньги.

 

СЕРЕЖА. Ну вот! Другое дело. Молодец, маман!

 

СЕРЕЖА уже собирается уходить.

НАДЕЖДА. Это я виновата. Это я твою Аленку-алкашку уговорила. Это я ей денег дала на аборт. Даже больше дала. Лишь бы сделала. Я виновата. Я ведь думала, так лучше. Это, может, и не твой был вовсе. Эту проститутку весь город знает. Вы бы родили и бросили. И дальше бы пить пошли. Вам все равно этот ребенок не нужен был.

 

СЕРЕЖА смотрит на мать, нервно смеется и стучит пальцами по столу.

 

НАДЕЖДА. Это она тебя к бутылке подсадила! Пьянь! Проститутка! Ненавижу ее! Это она тебе всю жизнь испортила! Что ты молчишь?! Не так, что ли?! Изо дня в день не просыхали! Валялись оба! Какой у вас ребенок родился бы, а? Скажи мне? Отвечай! Что ты молчишь?! Как ты думаешь?! Здоровый?! Какой?! Инвалид! Вот бы кто у вас родился! А мне потом всю жизнь тащить этот крест!

СЕРЕЖА (нервно смеется). А я думаю, когда тебе сказать? Тут такое дело, маман. Дашку Соколову помнишь из первого подъезда? Прикинь, залетела! Угадай, от кого? (Смеется еще сильнее.) Готовь бабки, киллерша!

 

4

 

СЕРЕЖА сидит в углу комнаты, что-то рисует карандашом. В комнате включен телевизор.

 

НАДЕЖДА. А мы не будем ее сейчас писать. Да, Сереженька? Ничего страшного. Будем создавать свою, хорошую букву “И”. А вот потом, когда мы к ней привыкнем, тогда ты ее и напишешь, да? Можно даже не карандашом, а ручкой. А можем вообще фломастером, прямо на всю стену. Да, Сереж? Напишем большую-пребольшую букву “И”. Вот победим очередного дракона и напишем. А помнишь, как мы букву “А” раньше боялись тоже? А потом взяли и написали. Вот и букву “И” напишем. Мы справимся. Мы же вместе. Сейчас немножко походим, покажемся, посмотрят на нас. И все. Не бойся, Сереженька. Это как собачкам делают татуировку на ушке. Чтобы потом определить, кто породистая, а кто нет. Так же и нам. Получим эту бумажку, что ты особенный, а потом придумаем какое-нибудь другое слово на букву “И”. Сами они инвалиды. Рахманинов тоже был особенный. А что ты там рисуешь? Буква “В”? Витенька? Ты скучаешь по Витеньке, да, мой хороший? Ты мое солнышко. Но мы больше не можем ходить к нему в гости. Ты же знаешь, мама у Витеньки улетела далеко-далеко. Поэтому Витенька переехал в красивый белый дом, где он почти месяц жил с другими мальчиками и девочками. Но теперь он тоже улетел к маме. Не переживай, солнышко. Витенька тебя помнит. Он тебя не бросил. Просто он очень соскучился по маме. Ты же тоже любишь маму. Так и Витенька. Витенька сейчас с мамой. А с мамой всегда хорошо. И ты тоже с мамой. И у нас тоже все хорошо. А завтра у мамы день рождения. Мы с тобой купим торт. Ты же у меня любишь сладкое? Хочешь тортик завтра? У нас будут на нем свечки. Мама их все задует, загадает желание. И желание обязательно сбудется. Да, Сереженька? Обязательно сбудется. Ведь у мамы не много желаний, а всего лишь одно. Поэтому оно, конечно, сбудется.

 

ГОЛОС ИЗ ТЕЛЕВИЗОРА. Будто моя душа отделена от меня. Я смотрела на свои пальцы, дрожащие от холода — я видела их, но не чувствовала, это были просто предметы, у которых нет прямого отношения к моему телу. Мне хотелось улыбаться от того, что я совсем ничего не чувствую, — никакой боли, никакого страха и никакого счастья. Я просто не буду об этом думать. Я просто буду продолжать жить, как раньше. Если бы это было плохо, это не было бы узаконено. У меня не было выбора. Если бы я только могла… Каждый год в этот день я думаю, сколько ему сейчас было бы. И еще, я больше не смогла есть мяса.

 

На этих словах НАДЕЖДА выключает телевизор.

 

5

В комнате куча народу — молодые люди, девушки. На самодельных лавочках из досок нет свободных мест. Кто-то даже сидит на коленях друг у друга. Один молодой человек играет на гитаре. Гости поют. Затем другой молодой человек произносит речь: “Дорогая, Надежда Михайловна! Я хочу от лица всех ваших учеников поздравить вас. Вы нас простите, что мы так редко к вам приходим. Но мы всегда вас помним. И очень благодарны вам за все. За вашу мудрость, за ваше терпение, за то, что вы всегда были рядом и поддерживали нас во всем. За вашу дисциплину! (Смеется.) Вы для нас всегда были, есть и будете, как вторая мама. Мы вас очень любим. Здоровья вам. Главное здоровья. С Днем рождения!” Звон хрустальных бокалов, все хором: “С днём рождения! С днём рождения!” Выносят праздничный торт, на котором горят свечи. Голос другого молодого человека: “Только подождите, сначала желание загадайте. Вот. Теперь дуйте”. НАДЕЖДА задувает свечи.

 

Конец.

Москва. Октябрь, 2016